Истоки популярности футбола до сих пор занимали по преимуществу журналистов. Однако для сотен миллионов болельщиков во всем мире, в том числе далеких от каких-то собственных занятий спортом, футбол – не просто хобби, а что-то вроде “второй жизни”. А порой, во всяком случае, для молодежи, еще и чуть ли не главный источник социальной идентификации: как известно, порой за него даже убивают и умирают. Очевидно, что дело тут не только в характере современной молодежной субкультуры, но и в каких-то специфических особенностях самого футбола: ведь, например, с тем же хоккеем подобного не происходит. Одно это - достаточное основание попристальнее вглядеться в тот пучок смыслов высокой личностной значимости, носителем которых в современной “культуре повседневности” оказался футбол. И особенности, которые позволили именно футболу “взять на себя” эти смыслы, немало говорят не только об этой игре, но и о современной культуре.

Драматизм

Футбол стал уникальной точкой пересечения множества факторов, образующих неповторимую конфигурацию. Течение, рисунок и драматизм футбольного поединка лежат близко к экзистенциальным ценностям человеческого бытия. Трагизм футбола, коренящийся в консерватизме правил, несравненен.

Поистине великим приобретением стала, как это ни покажется странным, его скупость на голы. Именно благодаря ей соотношение закономерности и случайности в футбольном квазипространстве оказалось очень близким к их соотношению в реальном пространстве человеческой жизни. Чуть-чуть в ту или другую сторону - и баланс был бы нарушен. Так, в шахматах, баскетболе или в чисто атлетических видах спорта преобладает закономерность; в нардах или домино слишком велика роль случайности - это и не дает им превратиться в полноценные виды спорта.

Впрочем, в определенных культурных ситуациях именно преобладание случайности делает определенный тип игр адекватной моделью культуры. Так произошло в специфической ситуации России последней трети XVIII - первой трети XIX в. с карточной игрой, точнее, с теми играми, в которых случайность важнее расчета. В свое время эта роль карточных игр в русской культуре была блестяще проанализирована Ю.М. Лотманом.

В футболе же, как и в жизни, счет и достижения отражают и одновременно не отражают реальное соотношение сил. Дело в том, что для получения адекватного статистического показателя с низкой степенью погрешности необходимо достаточное количество проб. В игровых видах спорта такими пробами выступают голы или очки, следовательно, чем выше счет, тем ниже вероятность ошибки. Самой обильной на очки игрой является баскетбол, поэтому именно в баскетболе родилась “Дрим Тим”, с неумолимым постоянством сокрушающая всех своих соперников. В хоккее счета поскромнее, чем в баскетболе, но выше, чем в футболе, что и является одной из причин столь долгого существования большой шестерки (а очень долгое время круг претендентов на чемпионатах мира ограничивался “большой четверкой”, а на розыгрышах Кубка Канады - подлинных чемпионатах мира - сводился, в сущности, к противостоянию Канады и СССР.) Футбольный же матч почти всегда оставляет возможность непредвиденного изменения, он как бы беременен сенсацией. Даже неоспоримое игровое и территориальное преимущество не является гарантом удачного исхода.

В широкомасштабных турнирах, подобных национальным первенствам, где в роли статистических проб выступают сами игры, этот драматизм отчасти стирается. Но только отчасти. Впрочем, этого достаточно, чтобы, при всей занимательности национальных первенств, главным блюдом для футбольных гурманов оставались все-таки, континентальные и мировые чемпионаты: сама система их проведения взвинчивает драматизм и даже трагизм до поистине шекспировского уровня.

Во-первых, происходят они с периодичностью в четыре года. Костяк футбольного коллектива сохраняется приблизительно - 5–7 лет, у национальных сборных - 4–6 лет, и как правило, через 8–9 лет от героев дней минувших остаются лишь ностальгические воспоминания. Таким образом, большинству выдающихся мастеров судьба дает всего две, максимум три попытки войти в зал славы через парадный вход. А кому и вовсе не дает: вход этот достаточно узок и открывается лишь на мгновение, Так что большинство героев национальных первенств и клубных международных соревнований погибает в образующейся давке. Все как в жизни. Если бы президент Камеруна в последний момент не настоял на включении в состав сборной Роже Миллы или Костадинов не забил на последней минуте гол в ворота Франции или не случилось в Югославии этнических конфликтов, - вся современная история футбола была бы переписана. В этом случае имя Р. Милла знали бы поклонники из его родного племени, чехи и болгары 90-х канули бы в безымянность статистичеких отчетов и не было сенсационной победы датчан на Евро-92. Непостижимым образом единственный выход за всю историю советского-постсоветского клуба в полуфинал Кубка УЕФА стал возможен благородя бесславному поражению от словацкого “Кошице”. Примеры подобного рода при желании можно продолжать до бесконечности.

Именно в этом аспекте и проигрывает футболу, к примеру, теннис, где уникальность события выветривается бесконечной вереницей турниров “айтипи”, и поэтому-то в теннисе стал преобладать “одномерный” тип спортсмена, монотонно стремящегося лишь к повышению своего рейтинга. Если футбол изобилует типажами, подобными Марадоне и Гаскойну, придающими главному событию дополнительную околофутбольную пикантность, то в теннисе эра Маккинроя и Навратиловой, как будто, прошла, и ему грозит опасность переродиться в статистику.

Конечно нельзя преувеличивать значение случайности. Если бы футбол перешел невидимую границу, его бы съела энтропия смысла, анархия случая. Однако все дело в том, что временная перспектива достаточно широка и ее горизонты лежат за пределами видимости болельщика. К новому циклу болельщик имеет время пережить прошлое, поскучать и забыть его ради будущего.

Вообще в футболе время временится из будущего. Для стороннего наблюдателя в нем ощущается некое “недоедание” и в динамике самой игры, и в неторопливом ходе глобальных турниров. Этой размеренности не хватает скажем лыжам или плаванию. Они намертво привязаны к Олимпийским играм и теряют в четкости изображения в силу невероятного столпотворения других видов спорта, возросшему количеству дисциплин внутри себя. Сегодня Вяльбе пришла пятнадцатой, завтра будет второй - здесь теряется торжественность и субстанциальность. Другая не очень удачная тенденция - раздувать и без того раздутые лиги в игровых видах спорта по примеру НХЛ, где ситуация усугубляется постоянным тасованием состава команд, нивелирующим их индивидуальность и класс. В результате получается некий попкорн для не очень обремененного вкусом североамериканца. Именно американцы в силу своей экстравертированности не были заражены вирусом футбола.

Вошло в фольклор высказывание одного американца о “классическом” (европейском) футболе: “Да, это чрезвычайно интересно: точно так же, как смотреть, как растет трава”.

В результате судьба большинства выдающихся игроков и команд решается по законам драматического искусства: в мгновение, одним молниеносным ударом одни выходят в вечность, другие выпадают из ткани истории. Учитывая, что в некоторых странах Африки и Латинской Америки феномен футбола занимает центральное место в культурной эпистеме этноса, можно понять что такая дьявольская смесь способна вызывать потрясения политического характера.

Религиозность

Спорту как и любому культурному феномену необходима некая иерархия, некий сакральный центр, стягивающий все связи в единый конгломерат. Здесь не один вид спорта не может соперничать с футболом, где иерархичность почти идеальна, размерена и целостна. Она, как и Олимпийские игры, подчиняется четырехгодичному циклу (иногда создается впечатление, что успех как античных так и современных Олимпиад и футбольных чемпионатов как-то мистически связан с цифрой 4). В век демифологизации всех священных текстов и символов и инфляции трансцендентальных идеалов вакуум в душе современного человека неизбежно заполняют новые культы. “Предлагать человеку лишь человеческое - значит обманывать его и желать ему зла, поскольку главной частью своей, каковой является душа, человек призван к большему нежели просто человеческая жизнь”. Слова Аристотеля, произнесенные 2 500 лет назад, не потеряли своего значения. Нацистские парады, ритуалы мусульманского фундаментализма, торжественность Первомая и дня Октябрьской революции, неважно, праведную или фальшивую идеологию они представляют, - это неосознанная реакция человека на обыденность буржуазного либерализма, вытесняющего сверхчеловеческое на задворки общественного бытия. В чем-то аналогична и роль Олимпийского движения с его пышными церемониями открытия и закрытия и несомненно нуминозной символикой. Как в средневековье искали священный Грааль, так и сейчас города и нации посредством своих героев добывают псевдограали - различные кубки. Футбол вокруг своего сакрального символа - Кубка Мира сумел создать самую напряженную мифологию, превратившись таким образом в псевдорелигию.

Зрелищность

Однако драматизм и религиозность сами по себе отнюдь не объясняют ни смысла, ни сущности игры. Это лишь катализаторы чего-то иного, что заставляет полюбить футбол задолго до того, как разберешься в хитросплетениях формул проведения соревнований и иногда даже в правилах самой игры. Футбол стал завоевывать сердца задолго до того, как появилась ФИФА с ее регламентом, а игры пионеров этого спорта когда-то зачастую заканчивались с двузначным счетом. Все, о чем говорилось выше, вошло в футбол со временем и было лишь семенем, брошенным в благодатную почву.

Почва же - зажигательность футбола. Что-то неуловимо красивое есть в рисунке самого поединка, он невероятно смотрибелен - сродни увлекательному шоу. Футбол являет счастливый баланс между интеллигентностью и удалью, неожиданностью и расчетом. Регби и американский футбол – игры, конечно, активные, но похожи на спартакиады неандертальцев. Бокс, карате, все виды восточных единоборств и даже бои без правил смотреть интересно в кино или если один из соперников значительно уступает в классе. Зрелищны, конечно, и баскетбол, и хоккей, и теннис, но картинка рождения гола в этих играх зачастую получается чересчур скомканной во времени, пространстве и в количестве индивидуально-командных действий (снова трудно не вспомнить о высокой популярности баскетбола в США). Футбол же щедро дает даже самому тупому зрителю время, чтобы ощутить suspenсe - краеугольный камень голливудского кино. В переводе с английского suspence значит неизвестность, неопределенность, беспокойство; тревога ожидания, нерешенность; временное прекращение, приостановка. Вспомним, к примеру, Спилберга - живого классика Голливуда и его “Индиана Джонс в храме судьбы”. В одной из сцен конвейерная лента влечет главного героя к огромному барабану, жующему камни и превращающему их в песок. Попирая все законы физики и потеряв всякую совесть, Спилберг демонстрирует в течении нескольких минут Индиану, борющегося на этом агрегате с монстроподобным сипаем в пяти, в трех, в полуметре от дробилки, хотя за это время парочку можно было раза четыре пропустить через дробилку. Таким образом Спилберг накручивает зрителя и медленно подводит его к развязке. То, что в кино достигается обманом, в футболе получается само по себе. В ходе матча предчувствие гола - denouement игрового действа - незримо ходит призраком по всему полю, маня и соблазняя зрителя, а затем обманывая его ожидания. Можно представить, какое психологическое облегчение (разрядку) испытывает зритель, когда мяч попадает в перекладину.

Демократизм

В целом в спорте с ростом достижений происходит естественная унификация стилей, стирание отличий и формирование специфического антропологического типа спортсмена. Однако футбол, несмотря на продолжительную историю взаимодействия школ в ходе множества международных соревнований, все еще продолжает оставаться поразительно гетерономным.

Эпоха романтического становления спорта породила образ спортсмена-джентельмена в викторианском духе, ведущего активный образ жизни и налитого бронзой мускулов. Летом он гонял мяч, зимой шайбу (или просто катался на коньках), весной флиртовал с дамами, а осенью охотился на зулусов в Трансваале, оставаясь чемпионом во всех ипостасях, воплощая идеал рененессансного человека. Такими были Джонни Вейсмюллер - олимпийский чемпион в плавании и актер Голливуда, сыгравший Тарзана, Всеволод Бобров - неоднократный чемпион СССР по хоккею и футболу и чемпион Олимпийских игр, мира и Европы по хоккею. Затем специализация в спорте сделала невозможным сочетание разных видов, и не только из-за отсутствия времени на подготовку, но и из-за противоположности необходимых физических качеств и навыков. Поэтому во многих сначала атлетических, а затем и в игровых видах спорта появляется сугубо специфический антропологический типаж.

В игровых видах спорта физикометрические границы пошире. Но именно футбол все еще остается, с некоторыми ограничениями, территорией анархии и произвола. До сих пор не определен образ идеального футболиста: в 30–50 пятидесятые бал правили проворные мухачи, потом пришли голландцы и немцы - высокие длинноногие арийцы пересекающие поляну как пульмановские курьеры. Культовый Федор Черенков двигался как беременная черепаха, однако играл некоторое время лучше всех. Затем появились изящные Тигана, Платини, затем мелкокалиберный крепыш - Марадона, проходящий сквозь долговязых англичан словно неуловимый мститель мимо белогвардейцев, затем был Гуллит, затем Папен, затем Ромарио. Какой же ужас, однако, наводит сборная Нигерии, которая, словно стадо разъяренных слонов, заталкивает мяч в сетку в месте с защитниками соперника. У нигерийцев есть ребята тяжелее одного центнера, однако их грациозно делает Роберто Баджо - игрок отнюдь не исполинских габаритов. Кто лучше: никто не скажет. Футбол развивается в разные стороны. Как гласил заголовок одной газетной статьи советской эпохи: “Продвигаться вперед по всем направлениям”.

Футбол словно радушный хозяин готов принять в свой дом любого при условии, что он сбросит лишний вес, а это сравнительно легко. В баскетболе зримо превосходство очень высоких людей черной расы, гимнастику завоевали низкорослые крепыши. Горнолыжный спорт, гольф и теннис стали заповедниками богатых наций. Все это делает, к сожалению, многие виды достаточно маргинальными, чтобы завоевать несметные полчища поклонников. Скорее всего, своей многовекторностью развития футбол обязан пространственно-временным и количественным детерминантам, заданным его правилами. Измени правила - и равновесие сместится. А с ним может исчезнуть и прелестная смысловая бездонность и романтический демократизм игры.

Национализм

Такая неразбериха, недосказанность, многоплановость и некоторый эклектизм, с одной стороны, поразительно соответствует ситуации постмодерна, которую сейчас переживает индустриальные общества, с другой, - постоянно создает благодатную почву для национализма, почвенничества и идеологии национальной исключительности, где на ристалище славы могут выйти и итальянцы, за которыми стоит могучая индустрия футбола со столетней историей, и нигерийцы, которые страдают от полного отсутствие оной. Развитие спорта в Европе вообще, а футбола в частности, шло параллельным курсом с затиханием широкомасштабных войн. Чем мощнее, разнообразнее и четче становилась машинерия спорта, тем слабее и невнятнее - войны. Создается впечатление, что спорт и война соединены сообщающимися сосудами и черпают свою энергию из еще не совсем понятных витальных источников. С этой точки зрения известные слова из олимпийского гимна: “О, спорт, ты - мир!” могут оказаться не просто риторическим заклинанием.

Смысл футбола: немного потаенного

Все, что здесь говорилось о причинах популярности футбола, равно способно как подвести к сути дела, так и увести в последний момент от главного, создав видимость полноты и объективности рассмотренной проблемы. В понимании сущности футбола и национализм, и драматизм, и зрелищность, и многоплановость, и религиозность - своего рода лишь промежуточные станции на пути к еще более сокровенным и глубоким смысловым пространствам, которые, в свою очередь, тоже выступают лишь преддверием к еще смутно осознаваемым современной культурой гиперглобальным ноэмам. Все вышеизложенные интерпретации где-то тавтологичны. Они не снимают очевидных для постороннего вопросов: почему вообще интересно гонять мяч по полю?

Как можно переживать по поводу успешности или неуспешности действий Марадоны в штрафной площадке?

Почему не в такой степени интересно наблюдать, скажем, за бегом в мешках - ведь драматизм оного бега мог бы быть куда выше?

Почему бы не дать выход любви к родине непосредственным участием в работе местной ячейки ЛДПР?

В чем заключается реальная польза для человека орать перед экраном телевизора полтора часа и пить потом валериановую настойку ?

Если честно ответить на эти вопросы, то выходит, что пользы от футбола никакой - один вред. Далее естественным образом следуют вопросы, абсурдные в своей постановке, ибо касаются они вещей очевидных, но на самом деле сверхсложных и не затрагиваемых вообще, ибо ответы на них опасны для существования человека.

Почему человек заинтересован в том, чтобы нанести поражение сопернику ?

Почему он, как правило, не наслаждается поражением?

Почему бы ему не проиграть, тем самым доставив удовольствие оппоненту? Ведь любой исход одинаково положителен и отрицателен для блага общества, но поражение нравственно предпочтительнее.

Почему одно движение футболиста представляется эстетически привлекательным, а другое безобразным?

Почему нам нравится гол от штанги в ворота ударом через себя в падении с расстояния 40 метров, а не промах с расстояния 2 метра, когда мяч разгоняет зазевавшихся ворон на верхних скамейках полупустой трибуны?

Почему национализм жизнеспособнее космополитизма?

Почему нас трогает в искусстве смерть, разлука, слезы и страдания героев, а драматическое повествование заканчивается, как только повержены супостаты и счастливые молодожены готовы взять быка за рога?

Эти вопросы, несмотря на кажущуюся наивность, безнадежную тупиковость и тематическую отвлеченность, на самом деле, невероятно серьезны и имеют непосредственное отношение к футболу. Ибо любая серьезная попытка разобраться в его сущности неизменно выводит нас на новые тропы, тянущиеся к концептуальному подземелью человеческой культуры, истории и всей цивилизации. Футбол - лишь один из удобных входов в это подземелье, где никто не знает, куда же в конце концов ведут его бесконечные коридоры. Однако осознавая всю опасность попыток дать конечные ответы на поставленные вопросы, где самым последним окажется тривиальное до ильф-петровского анекдота “в чем смысл жизни?”, а также нашу теперешнюю неспособность ответить на эти вопросы, ограничимся конкретным вопросом, вынесенным в заглавие статьи: в чем же смысл и назначение футбола в культуре?

Отдавая себе отчет в том, что простота и скандальность предлагаемого ответа может породить волну возмущения и насмешек, рискнем высказать гипотезу.

Футбол, и, в особенности, забивание гола в ворота, есть ритуальное средство символического освобождения нереализованной мужской сексуальности и стремления к экспансии своего генетического эго. Ритуал этот предоставляет возможность участия как игрокам, так и зрителям за счет подсознательного отождествления своей личности с той или иной командой. И популярность футбола объясняется большой образной близостью этой игры экзистенциальному рисунку жизненного поведения. Недаром жестикуляция и лексика игроков команды, забившей гол недвусмысленно несут в себе намек на состоявшийся коитус и сопровождается спонтанным выплеском энергии всех как косвенных так и непосредственных участников ритуала. Не может не вызывать удивления факт половой дифференциации человечества в отношении к футболу в частности и к спорту вообще. Мировые футбольные чемпионаты в силу комбинации изложенных в начале статьи причин стали идеальными сверхсексодромами для мужской половины человечества.

На первый взгляд, гипотеза либидозной ангажированности футбола сразу натыкается на ряд очевидных нестыковок. Первая: не все мужчины любят футбол, а среди женщин встречаются такие, которые сами не прочь погонять мяч. Вторая, чреватая насмешками: какую же тогда роль играет защищающаяся команда?

Но давайте внимательно перечитаем дефиницию. Речь идет о мужской сексуальности, а не о сексуальности мужчин. Важно различать эти понятия, ибо известно, что мужская сексуальность, мужское начало, как и женское начало, присутствует во всех без исключениях людях, и только проявляется преимущественно у мужчин. Необходимо понимать и следующее: любовь к футболу есть один из признаков шизоидной организации индивида, то есть высокой склонности к абстрагированию и раздвоению личности. Поэтому отсутствие интереса к футболу никоим образом не говорит о женственности мужчины. Наоборот, как раз многие мужчины с очень сильно развитым чувством половой роли, этакие мачо, у которых нет и быть не может намека на какие-то там склонности к абстрагированию и раздвоению, - не способны понять психоза своих собратьев спешащих как угорелые к экранам телевизоров на полуфинал Кубка Чемпионов.

Теперь о роли, в которой выступает обороняющаяся команда. Защита играет такую же роль в футболе, как табу в жизни общества. В культурно-историческом развитии человечество прошло разные стадии либерализации сексуальных отношений, но никогда моральные запреты не были сметены полностью, несмотря на якобы абсурдность этих норм. Задаваясь вопросом - почему бы не дать волю своей природе и сломать надуманные сексуальные запреты, мы приходим к рациональному, но скоропалительному выводу, что либерализация принесет нам только пользу, счастье и удовольствие. Однако темная сторона нашей личности неясным образом сопротивляется активным проявлениям сексуальности. Очень странно, что до сих пор, размышляя о природе табу, никто не пришел к единственному выводу: а кто вообще придумал эти нормы, кому это было выгодно, неужели только кознями врагов человечества они были насажены? На самом же деле табу выгодно людям в той же степени, как и выгодна сексуальная либерализация. Все зависит только от того где, когда и в каком месте. Табу есть регламентация чувства ревности и находится в необходимом диалектическом противоречии с эротичностью. Метафизика футбола есть символическое овладение незнакомой самкой и препятствие символическому овладению самкой собственной. В ходе мыльной оперы - которая и есть сердцевина классического романа - герои преодолевают многочисленные препятствия; в ходе футбольного матча разворачивается борьба псевдоличностей. Играйте в футбол.

Кто-то резонно скажет, что все эти рассуждения - седьмая вода на фрейдистском киселе. Оставим ему эту возможность. Мы же старались по мере сил быть верными поставленной задаче, независимо от того, банальными или оригинальными окажутся выводы.